Бизнес портал - Rdapriori
Ирина Лебедева покидает пост директора. Одного из ведущих специалистов в области авангарда сочли недостаточно эффективным управляющим. Галерею возглавит Зельфира Трегулова, которую называют высококлассным специалистом в области искусства.
Еще недавно она часами бродила по музейным залам и всматривалась в шедевры живописи. Но теперь Зельфира Трегулова на полотна смотрит не просто глазами знаменитого искусствоведа, а директора Государственной Третьяковской галереи. Признается: предложение возглавить музей, который по праву считается национальным символом, обдумывала несколько дней. И наконец решилась - судьбу легендарной Третьяковки взять в свои руки.
"Это было для меня достаточно неожиданным предложением, и не скрою, я взяла какое-то время на размышление, потому что я полтора года работала директором Росизо, и там было запущено большое количество проектов. Тем не менее, я прекрасно понимала, что быть директором Третьяковской галереи – это невероятная честь, но и невероятная степень ответственности", - говорит она.
Она еще не видела, каким будет ее кабинет, но, говорит - это вовсе не важно, главное, чтобы компьютер с интернетом был под рукой. За эту любовь к высоким технологиям, а еще - энергичность и креативность Зельфиру Трегулову в профессиональной среде называют одним из самых эффективных менеджеров в области искусства. Где бы ни работала - в Музее имени Пушкина, в Музеях Московского Кремля, которым отдала десять лет, или в Росизо, продвигала наше искусство за рубежом.
Была организатором выставок отечественных художников от Нью-Йорка до Берлина и каждую экспозицию делала настоящим событием. Один только проект "Казимир Малевич и русский авангард" видели в Амстердаме, Лондоне, Бонне.
Уверена - о выставках в Третьяковке ещё больше будут говорить во всем мире, если возможности музея использовать на все сто процентов.
"В Лаврушинском переулке строится большое здание, и это позволит превратить эту часть Москвы в настоящий музейный портал с иными возможностями, которые можно предложить посетителям", - говорит Зельфира Трегулова.
Она уверена, что музей, который не нуждается в представлении, нуждается в развитии. По словам Зельфиры Трегуловой центром притяжения должен стать не только музейный квартал - его строительство планируют закончить в 2018 году, но и Третьяковка на Крымском валу, куда туристы часто и вовсе не доходят.
"Это здание является частью культурного кластера, разворачивающегося сегодня по обе стороны Крымского моста, и мне кажется, что у Третьяковской галереи есть все возможности стать в значительной степени более привлекательной для посетителей, в том числе, для посетителей молодых", - отмечает Зельфира Трегулова.
Планов на будущее - больше, чем много, - говорит Зельфира Трегулова. Тем более, что наследие досталось не самое простое. О том, что в Третьяковке не все гладко, эксперты говорили не первый год. Темпы строительства нового корпуса недостаточно высоки, его стоимость завышена - эта проблема обсуждалась на заседаниях Правительства, к тому же - методическим центром главный художественный музей так и не стал. И что еще немаловажно - так называемая "комфортная зона" с бесплатным интернетом, кафе и магазинами почти отсутствует.
"Все музеи живут по очень жёстким, серьёзным показателям. И эти показатели не идут вверх и нет программ развития, которые смогут повысить количество посетителей, создать комфорт для посетителей. Это всё сегодня Министерство культуры не удовлетворяет, и, конечно, нужно двигаться вперёд", – говорит директор Департамента культурного наследия Министерства культуры РФ Михаил Брызгалов.
Впрочем, сама Ирина Лебедева уверена - за те семь лет, что была директором, смогла сделать главное - сохранить любовь к Третьяковке.
"Все знают всенародную любовь к Третьяковке, задача наша состояла в том, чтобы любовь сохранить и работать с публикой в новом современном формате", - говорит бывший директор Тертьяковки Ирина Лебедева.
Где после смены руководства революций не будет точно, так это в плане выставок. Он расписан до конца 2016 года. В Третьяковской галерее не сомневаются - все проекты будут реализованы. А значит, в один из главных музеев страны, как обычно, будут километровые очереди.
Ко вторнику министерство культуры РФ приготовило сразу две информационные бомбы. Вначале было объявлено об увольнении с поста директора Третьяковской галереи Ирины Лебедевой. А затем коллективу ГТГ была представлена в качестве нового директора Зельфира Исмаиловна Трегулова, чуть более года назад вступившая в должность гендиректора Государственного музейно-выставочного центра "РОСИЗО".
Что послужило непосредственным поводом для принятия решения Минкультом, трудно сказать. Но на взгляд не инсайдера, а стороннего наблюдателя ничто не предвещало грозы в начале февраля. Что касается отдаленных глухих раскатов в виде слухов, то кого сегодня слухами можно удивить?
Искусствовед, специалист по искусству русского авангарда Ирина Владимировна Лебедева, которая в 2009 году сменила на посту директора ГТГ Валентина Родионова, своей главной задачей считала "изменить отношение к Третьяковской галерее в публичном пространстве и внутри музея". Так, в 2013 году в интервью газете The Art Newspaper Russia она подчеркивала, что, если говорить о продолжении традиций, заложенных основателем Третьяковской галереи, то главная из них - отвечать на меняющиеся запросы современного общества на каждом историческом этапе жизни музея".
И нельзя сказать, что эта задача не решалась. Многие помнят очереди в 2012 на выставку Константина Коровина в залах ГТГ на Крымском валу. Причем это была не единственная ретроспектива, привлекшая внимание публики. Выставки последних лет высоко ценили эксперты. Достаточно сказать, что проект "Наталия Гончарова. Между востоком и западом", который впервые в России полно показал наследие "амазонки русского авангарда", был назван лучшей выставкой 2013 года и получил премию газеты "The Art Newspaper Russia".
Одним из самых значимых художественных событий прошлого года стала выставка "Георгий Костаки. Выезд из СССР разрешить…", приуроченная к 100-летию Георгия Костаки и позволившая увидеть масштаб деятельности этого уникального коллекционера. Нельзя не заметить, что именно выставочные проекты последних лет, сделанные во время руководства Ирины Лебедевой, стали фактически открытием заново наследия крупнейших отечественных художников: Николая Ге и Исаака Левитана, Михаила Нестерова и Александра Головина, Федора Федоровского и Павла Корина… Показ одной из самых легендарных серий Корина "Реквием. К истории создания "Руси уходящей" (2013) был сделан строго, сильно, эффектно.
Опять же, наряду с классикой в залах ГТГ показывали интересные проекты современного искусства. Сошлюсь на смелую и эффектную выставку Дмитрия Пригова "От Ренессанса до концептуализма и далее", которой сопутствовала богатая лекционная программа. Впрочем, культурно-образовательное "сопровождение" выставок в ГТГ сейчас не исключение, а правило. И если вспомнить, что, например, в 2012 году в ГТГ пришли полтора миллиона человек, то упреки теперь уже бывшего директора ГТГ в недостаточно хорошем менеджменте и в том, что не создана комфортная среда для посетителей, выглядят неоднозначно. Да, на Крымском валу нет буфета, и лучше бы, чтобы он был, но люди стоят в очереди не в буфет, а на выставки. И что-то незаметны очереди в кафе, которые находятся тут же, в двух шагах от входа в залы ГТГ на Крымском валу.
Понятно, что деятельность любого директора музея можно обсуждать, выбирая опцию "стакан наполовину полон" или "стакан наполовину пуст". Но, выбирая между ними, нельзя не вспомнить, что уже в 2014 году собрание ГТГ пополнилось работами нонконформистов из коллекции Леонида Талочкина: эти работы по решению вдовы коллекционера Татьяны Вендельштейн переданы из Музейного центра РГГУ в Третьяковскую галерею.
Иначе говоря, музейные дела, которые получает в "наследство" от старого директора Зельфира Исмаиловна Трегулова, человек очень опытный и известный в музейном сообществе, находятся отнюдь не в разоренном состоянии. Тем лучше для музея и нового директора. Выбор Министерством культуры именно Зельфиры Трегуловой на должность руководителя Третьяковской галереи вполне логичен. В 2013 году, объясняя назначение Зельфиры Исмаиловны на должность гендиректора "РОСИЗО", Владимир Мединский заметил, что "людей такого уровня компетенции в стране - единицы", и выразил надежду, что "под ее руководством "РОСИЗО" станет и эффективным органом, который реализует государственную выставочную политику".
Надо сказать, что его надежды оправдались. За полтора года "РОСИЗО" подготовило четыре заметных проекта. Это выставка Виктора Попкова, показанная в Венеции в залах университета Ка’Фоскари и в лондонском Сомерсет-хаусе (о московской ее версии см. "РГ"), а также проекты 2014 года "Палладио в России. От барокко до модернизма" (он был представлен в венецианском музее Коррер) и "Русская Швейцария" (показан в Женеве, о нем "РГ" писала). Кроме того, в Москве, в "Новом Манеже", показана выставка "Взгляни в глаза войны. Россия в Первой мировой войне в кинохронике, фотографиях, документах"… Но работа в "РОСИЗО" лишь часть богатого послужного списка Зельфиры Трегуловой. Среди проектов, в которых Трегулова принимала участие, - этапные выставки 1990-х "Великая утопия. Русский авангард 1915-1932", и "Москва - Берлин"/"Берлин - Москва".
О работе над этими проектами Трегулова вспоминала уже будучи директором "РОСИЗО": "Выставка "Великая утопия" стала для меня и моих коллег настоящим университетом. И еще один проект, на котором отточилось умение делать невозможное, - выставка "Москва - Берлин". "Утопия" состояла из полутора тысяч экспонатов из 56 музеев, а здесь экспонатов насчитывалось две с половиной тысячи, а количество собраний зашкаливало. Это был очень интересный проект: стык времен, поколений, стран. Такую выставку забыть невозможно, и когда смотришь на невероятный красный "кирпич"-каталог, то с трудом понимаешь, как можно было сделать два проекта - в Москве и Берлине".
Зельфира Трегулова известна также как куратор таких значимых международных проектов, как "Амазонки авангарда" (1999-2000, совместно с Джоном Боултом), "Россия!" (2005), - "Казимир Малевич и русский авангард" (2013-2014). К сожалению, выставку Малевича, показанную в амстердамском Музее Стеделик, лондонской галерее Тейт Модерн, а также в Бонне, в России не увидели. Что касается опыта работы в музеях, то у Трегуловой он тоже немаленький. В 1998-2000 годах она заведовала отделом зарубежных связей и выставок в ГМИИ им А.С.Пушкина, и одиннадцать лет, с 2002 по 2013 была заместителем генерального директора по выставочной работе и международным связям Музеев Московского Кремля. Так что, можно сказать, на капитанский мостик Третьяковской галереи пришел опытный "морской волк".
Справка "РГ"
В 1977 году окончила искусствоведческое отделение исторического факультета МГУ, в 1981-м - аспирантуру МГУ.
В 1984-1997 годах работала во Всесоюзном художественно-производственном объединении Е.В.Вучетича как координатор и куратор масштабных выставок русского искусства, организованных за рубежом, в последние годы - в качестве помощника генерального директора.
В 1993-1994 - стажировка в Музее Соломона Р.Гуггенхайма в Нью-Йорке.
В 1998-2000 - заведовала отделом зарубежных связей и выставок в ГМИИ им. А.С.Пушкина. 2002-2013 - зам. генерального директора по выставочной работе и международным связям Музеев Московского Кремля.
С 2013 по февраль 2015 - генеральный директор Государственного музейно-выставочного центра "РОСИЗО".
зельфира трегулова интервьюДиректор ГТГ Зельфира Трегулова, вовремя понявшая, «что снобизм в себе надо изживать» , за считанные месяцы сумела не только поменять в глазах посетителей имидж музея, но и методы, и стилистику его работы. Об этом и о многом другом - в интервью Милены Орловой...
Понятно, не для того, чтобы удовлетворить собственное тщеславие. В предыдущие годы я получила все, что человеку нужно, чтобы ощущать себя профессионалом. Еще в бытность свою заместителем директора Музеев Московского Кремля я часто появлялась на различных выставках. Мне интересно.
Любой директор музея сегодня — а в особенности это касается таких музеев, как Третьяковская галерея, Русский, Эрмитаж, Пушкинский, которые представляют гигантский временной отрезок, — должен ориентироваться в том, что происходит в художественной жизни здесь, в России, и что происходит в мире.
Учиться не поздно никогда, тем более если речь идет о выставках таких выдающихся художников, как Аниш Капур или Михаль Ровнер, или о визите Билла Виолы. Я рада была, что они к нам пришли. Разговор с такими людьми, и особенно в экспозиции Третьяковской галереи, открывает что-то совсем иное.
Это какой-то новый жанр: недавно вы провели экскурсию по музею и для знаменитого британского художника Аниша Капура.
Действительно, для Аниша Капура открыли закрытую Третьяковскую галерею. Это не фигура речи. Он возник в шестом часу вечера в понедельник, когда у музея выходной. У него было всего полчаса, и он решил посмотреть на иконы.
Он прошел мимо Айвазовского, внимательно посмотрел на его работы. На обратном пути еще раз уточнил, кто это такой. Когда я спросила: «А что вам в этом интересно?», — он мне сказал нечто, что для меня, наверное, сейчас стало одной из новых, интересных точек зрения, на нее мы будем опираться, делая ретроспективу Айвазовского, которая откроется 28 июля 2016 года.
Что именно, сейчас не скажу. Но я поняла, что снобизм в себе надо изживать. Мне кажется очень важным в ситуации абсолютной нетолерантности, партийности и приверженности какой-то косной, зашоренной точке зрения расширять фокус и смотреть на все абсолютно объективно, и, в частности, выставка в Манеже как раз немножечко и про это.
«Романтический реализм. Советская живопись 1925—1945» в Манеже — зрелище впечатляющее. Говорят, что вы эту выставку как куратор сделали за две недели. Это для вас рекорд?
Нет, за два месяца. В общем, рекорд. В своих лекциях в университете я все время говорю, что хорошие выставки делаются годами. До этого у меня пример минимального срока подготовки прекрасной выставки — это Палладио в России, которую мы сделали в РОСИЗО ровно за год сумасшедшего, каторжного труда.
А здесь два месяца. Понимаете, представилась возможность сделать первую большую серьезную музейную выставку в Манеже. Это вскрыло довольно важную историю: у Министерства культуры, у федеральных музеев нет большого выставочного пространства, где можно было бы показывать масштабнейшие проекты.
За девять месяцев, что вы руководите галереей, вы всячески промоутируете «новую Третьяковку» на Крымском Валу. Там открыли вход с набережной, сделали модный музейный магазин, новый дизайн, музыкальный фестиваль во дворике. Но ощущение такое, что сами выставки современного искусства у вас на втором плане, в отличие от других музеев, которые сейчас за них хватаются как за какую-то особую соломинку, которая их приведет к новой аудитории.
Нет, это вам так кажется. Начнем с того, что наш отдел новейших течений работает очень активно. За это время состоялись две большие выставки.
Гиперреализм готовился задолго до моего прихода. Мне это было очень интересно, потому что я сама — свидетель того, как возникало это течение. Я работала во Всесоюзном художественно-производственном объединении им. Вучетича, которое организовывало всесоюзные выставки типа Мы строим коммунизм или Молодые художники в борьбе за мир в 1987 году в Манеже, когда впервые выступал Гребенщиков, когда на сцене был Артур Миллер. Это было потрясающее время, 1987 год.
Выставка была прекрасная, и мне показалось, что и Кирилл Светляков, руководитель отдела, и все сотрудники очень интересно работают и с аудиторией, и с дизайнером Алексеем Подкидышевым, который делал этот проект.
Следующая выставка Метагеография — один из самых интересных проектов в рамках Московской биеннале современного искусства. Притом что там нет каких-то громких имен и там поднято на поверхность из запасников энное количество работ художников 1930-х годов, которых я сама никогда не видела.
Мы привлекаем молодую аудиторию именно на такие проекты, не говоря уже о самых различных программах, например о Ночи музеев, где мы делали акцент на том, что этот год — год 100-летия Черного квадрата Малевича, основополагающего произведения искусства ХХ столетия.
Для этой аудитории была подготовлена замечательная инсталляция, посвященная Малевичу, — 3D-проекция студии Sila Sveta во дворе. И невзирая на проливной дождь, было море людей. Море!
А как новшества на Крымском повлияли на посещаемость?
Из-за ремонта кровли в Третьяковской галерее до 5 октября не было ни одной большой выставки в основном выставочном зале. Серова мы открыли 6 октября.
Если сравнить посещаемость Крымского Вала за эти месяцы с посещаемостью в 2014 году, когда в большом зале шли своим чередом выставки Наталии Гончаровой и коллекции Костаки, то у нас разница всего 4 тыс. человек. То есть при закрытом большом выставочном пространстве мы сумели привлечь очень большое количество людей.
Я вам могу открыть еще секрет по поводу посещаемости: мы продлили часы работы и ввели бесплатную среду. И она была очень эффективной. Нам важно, чтобы люди приходили на Крымский Вал, когда там не так много выставок, и шли в постоянную экспозицию. Потому что вот уж она достойна всяческого внимания.
Я имела в виду, скорее, образ галереи в тех же СМИ. Меня, например, поразило интервью, которое вы дали «Эху Москвы». Вы, как заклинатель змей, повторяли: «Серов — главный русский художник, самый лучший русский художник». Что же вы будете делать с другими русскими художниками? Вы сами чем объясняете успех у публики выставки Серова? Мне показалось, что это интервью было секретным оружием… Как говорил гипнотизер Кашпировский: «Вы заряжены на Серова».
Наверное, все-таки я немножечко колдунья. Валентин Серов — один из моих любимых художников. Интеллигентные люди в советские времена любили Серова, и тогда было очень острое ощущение, что смерть его была страшно преждевременной и оборвала какое-то невероятно интересное развитие. И я уверена в этом до сих пор, и мне кажется, что мы это продемонстрировали.
Так вот, я пришла в галерею, когда над выставкой работали не меньше двух с половиной лет, и я не вмешалась в состав выставки ни на йоту. Но мне показался неправильным общий принцип решения экспозиции. Я вмешалась в это радикально, убедила переделать.
Чтобы это была выставка, зайдя на которую зритель столбенел от того, что там увидел. Вот прямо сразу, с первого зала. И чтобы при этом она была легкая, прозрачная, без узких, тесных выгородок. Чтобы разворачивались самые различные перспективы, и произведения разных периодов вступали в диалог.
Я вас слушаю с наслаждением и слушала бы и слушала, но все же: кто придумал ролик с ожившей картиной «Девочка с персиками»? Это, конечно, смешно было.
Научные сотрудники сопротивлялись, но этот тизер собрал полмиллиона просмотров! Очереди на выставку стоят еще и благодаря ему. Да, кому-то может показаться смешным, но в нем нет ничего, на мой взгляд, пошлого. И сделано просто, недорого. Денег мы туда не вбухивали, и вообще на рекламу затрачена просто смешная сумма.
Эффективность социальных сетей сейчас нельзя недооценивать.
Конечно, сарафанного радио, социальных сетей и так далее. Вы знаете, даже министр, зайдя в соцсети, увидел жалобы посетителей на очереди и звонил мне в субботу: «Почему у вас работает одна касса?» Да, не предполагали, что будет такой наплыв. Думали, ну две тысячи в день.
А тут как сразу бабахнуло тысяч пять в субботу. В среднем 4350 посетителей в день. Предыдущим рекордом Третьяковской галереи была выставка Левитана — 2100 человек в день. Холодно, а люди стоят. И мы бы принимали больше, но просто возможности зала и нормы соблюдения безопасности произведений ограничивают вход в здание.
Многие музеи за рубежом продают билеты заранее в Интернете.
Во время недавней конференции на ВДНХ, посвященной новейшим технологиям, инновациям, я была одним из спикеров. Оказалось очень полезно. (Это к вопросу о том, зачем я везде хожу.) Там мы замечательно пообщались с Лораном Гаво из Google, и вот я сейчас встречаюсь с ним в Париже, и мы уже наметили три интереснейшие программы. И еще мы будем сотрудничать с образовательным ресурсом «Арзамас».
Мы долгое время в музейном деле увлекались мультимедийными и прочими новейшими технологиями. И как всегда, оказались в ряду отстающих: весь мир уже понял, что, когда у тебя есть подлинные произведения искусства или памятники культуры, мультимедиа — средство исключительно вспомогательное, отнюдь не основное.
Всюду в мире в музеях возвращаются к высказыванию с помощью подлинника. Когда живешь в этом тяжелом, очень застрессованном мире, нужно то, с помощью чего можно держаться на плаву, это своеобразный «детокс».
Вот я пришла в воскресенье на выставку Серова, потому что пришел с семьей господин Костин, первое лицо Банка ВТБ, нашего главного спонсора. Я видела, как люди выходили из галереи, отстояв перед этим два часа на улице, и у всех лица сияли. Когда я разговаривала на выставке с журналистами, все заканчивалось тем, что у многих на глазах появлялись слезы.
В конкурсе на разработку концепции развития галереи выиграла западная компания, и вы на пресс-конференции сказали, что в России специалистов такого класса и уровня нет. А каких еще специалистов в музейном деле у нас не хватает?
В принципе, аутсорсинг — это нормальная система сегодня. Те, кто считает деньги, выводят какие-то сферы деятельности на аутсорсинг. Это более эффективно и более выгодно, чем содержать у себя в штате людей на зарплате.
Каких специалистов нет? Ну, давайте начнем с самого болезненного вопроса: как раз специалистов-искусствоведов.
Удивили!
Не хочу сказать, что мое поколение было самое талантливое и замечательное, но, когда я поступала на искусствоведческое отделение в Московский университет, к моменту сдачи всех экзаменов осталось 20 человек на место. Когда поступала моя дочь в 1998 году, конкурс был 1,8 человека на место.
Когда я оканчивала университет, венцом всех мечтаний было оказаться в музее. Пушкинский музей — для тех, кто по западному, Третьяковка — для тех, кто специализировался по русскому искусству. Сейчас не так, к сожалению.
Сейчас все самые яркие, самые интересные студенты идут в другие сферы: уходят в PR, в частные институции, в образовательные проекты.
Когда выставку делают люди, проработавшие в галерее многие десятки лет, их довольно сложно сориентировать на иной тип мышления. Проблема в том, что смены-то нет. А где взять других специалистов по Репину и передвижникам, которые, как ни крути, основа коллекции Третьяковской галереи?
Но даже тех, кто к нам идет, иногда приходится профессионально переориентировать. Они специализировались по другому искусству, по другому периоду.
По каким русским художникам вы советуете специализироваться сейчас?
Пожалуйста, молодые люди, занимайтесь передвижниками, это очень интересно! Сегодня настал момент посмотреть на них совсем по-другому. И выявить множество интереснейших, актуальных вещей, начиная с того, что это момент начала художественного рынка в России и что это было коммерческое предприятие. О чем, естественно, в советской историографии никто даже не упоминал.
Можно заниматься «Бубновым валетом», рубежом XIX—XX веков, Александром Ивановым, в конце концов. Кроме Михаила Михайловича Алленова, никто из ярких фигур этим уже не занимается. Для меня его спецкурс в университете по Александру Иванову был переворотом сознания, как, впрочем, и спецкурс по Врубелю.
Смею верить, что я была любимой ученицей. И когда я писала диплом, он в очень тяжелый для меня момент был просто как отец. Причем за меня не написал ни слова.
Может быть, выход в приглашенных кураторах?
Конечно, у нас уже есть приглашенные кураторы. Например, Аркадий Ипполитов из Эрмитажа. Он делает выставку из собраний Музеев Ватикана, которую мы принимаем осенью следующего года в обмен на выставку Библейские сюжеты в русском искусстве, которую делаем в Ватикане.
Аркадий Ипполитов как раз тот человек, который может совершенно по-новому расширить любую самую традиционную тему, и при этом он специалист по итальянскому искусству, человек невероятной эрудиции.
То есть у вас такой межмузейный обмен получается?
Мы с Эрмитажем сотрудничаем. У нас есть несколько проектов, обсуждаем вопрос о том, что, возможно, станем партнерами Эрмитажа в Казани и будем там проводить выставки из собрания Третьяковской галереи. А нам нужно обязательно делать региональные проекты, потому что из-за существующей экономической ситуации в этом году у нас не было ни одной выставки в городах России.
Все регионы заявили о том, что с экономической точки зрения этот проект потянуть не могут. Поступило предложение от мэра Казани и от президента Татарстана, поэтому сейчас будем над этим работать.
Вы меня извините за такой вопрос. Вот вы говорите про Казань…
Да-да-да, вот именно поэтому, когда ко мне с этим обратились, я сказала: вы знаете, я не готова открывать филиал в Казани, потому что все скажут, что я делаю это только потому, что я Трегулова Зельфира Исмаиловна, что я татарка по национальности.
Было бы интересно немножко узнать о вашей семье.
Когда моей маме в 1938 году выдавали паспорт, ее вместо Терегуловой записали как Трегулову. И слава богу, что вместо Саиды Хасановны не сделали Зинаидой Ивановной.
У меня были очень интеллигентные родители, 1919 и 1920 годов рождения, их давно уже нет в живых. Война, в общем, не способствует тому, чтобы люди жили долго. А отец мой прошел войну с 1941 по 1945 год как фронтовой оператор и снимал Потсдамскую конференцию.
Я выросла в очень правильной семье, совершенно идеалистической, что ли. В смысле соотнесения всего, что ты делаешь, с некоей высшей истиной и правилами, установленными не Господом Богом, а человечеством, притом что, вполне понятно, родители были атеисты. Я, скорее, агностик, да и полагаю, что мои родители были агностиками, просто не понимали, что это надо именно так называть.
И при этом, когда я однажды в первом классе пришла из школы с историей про Павлика Морозова, мама мне до четырех утра рассказывала историю нашей семьи. О репрессированном деде, которого взяли в 1929 году, несмотря на то что у него было восемь детей. Про то, как бабушка моя вывезла детей в Среднюю Азию, как она ночью сидела и выламывала себе золотые зубы, чтобы их продать и как-то прокормить детей.
Моя мама была младшей в семье, и именно благодаря этому она могла получить образование, поскольку в 1936 году была принята та самая сталинская Конституция, которая гарантировала образование даже детям врагов народа… Да, три ее брата погибли на фронте, старший брат был все-таки арестован, ну и далее везде.
А у моих детей прадедушка с другой стороны был расстрелян в 24 часа на Лубянке как немецкий шпион. Вот. Поэтому я страшно благодарна своим родителям, что они старались меня воспитывать, давая все, что можно было дать, возя регулярно в Ленинград (первый раз я была в Эрмитаже в семь лет).
Вы редкий пример музейного специалиста интернационального уровня, а сейчас опять важны пресловутые корни, скрепы, идентичность…
Если вы хотите спросить, кем я себя ощущаю, — я ощущаю себя абсолютно русским человеком, но с бытовыми привычками татарской девушки. Обувь, когда прихожу в дом, снимаю немедленно у порога.
Для татарской семьи если ты приходишь в дом и проходишь в сапогах или в туфлях — это оскорбление. Я знаю три слова по-татарски. Зато я свободно владею латышским языком, я выросла в Латвии, ну и, соответственно, английским, французским, немецким и итальянским (английским — свободно, а остальными — по мере надобности).
У вас была специализация по русскому искусству конца XIX века. А как вы попали в Музей Гуггенхайма?
Всесоюзное художественно-производственное объединение им. Вучетича сделало несколько легендарных выставок в 1980—1990-х начиная с Москвы — Парижа. В 1990 году я начала работать над выставкой Великая утопия. На той выставке было 1,5 тыс. экспонатов. Это великая выставка. Для меня это был университет и возможность работать с невероятными кураторами и с великой Захой Хадид, архитектором выставки.
У вас такой опыт, которым не обладают многие из ваших коллег, — опыт прямого контакта с западными музеями, самыми блестящими. Не могли бы вы сформулировать несколько вещей, которым вас научило это сотрудничество?
Научило многому. Я несколько раз была на длительных стажировках в зарубежных музеях: семь месяцев в Музее Гуггенхайма в Нью-Йорке и три недели в 2010 году в Метрополитен-музее. А до этого в Гуггенхайме две краткосрочные стажировки, связанные с Великой утопией. А до этого работа над выставкой Москва — сокровища и традиции, которую мы делали со Смитсоновским институтом.
Я только потом поняла, что это был мой первый кураторский проект, но хочу сказать, что эта выставка собрала 920 тыс. человек в США — в Сиэтле в рамках Игр доброй воли и в Смитсоновском институте в Вашингтоне. Меня тогда бросили, как котенка в воду, и сказали, что я должна сделать такую выставку: написать концепцию, отобрать экспонаты, договориться и так далее.
Это отличалось от советской практики?
Я очень многому научилась у моих зарубежных коллег: умению вести переговоры, общаться, договариваться, отстаивать свою позицию. Они невероятно корректные, вежливые — это форма уважения к человеку. Еще мне объяснили, что никогда нельзя быть неблагодарным и пользоваться бесплатным трудом. Если нет возможности человеку заплатить, надо ему сказать слова самой глубокой и искренней благодарности. Я всю жизнь следую этому принципу.
Видимо, вас научили и секретам общения с прессой, что у вас журналисты плачут?
Конечно, очень важная история — это отношения с прессой и спонсорами. В Музее Гуггенхайма я была посажена в кабинет заместителя директора (не нашлось другого местечка), и я видела, как они общались с прессой: прерывалось любое совещание, если приходил ведущий журналист из New York Times.
У меня был опыт общения и со спонсорами проектов, которые делал Музей Гуггенхайма, в частности выставки Амазонки авангарда.
У нас, пожалуй, осталось это тяжелое наследие советской эпохи — снобизм по отношению к людям, которые дают деньги.
Мы все делаем выставки только на спонсорские деньги. Музеи Кремля делали их только на спонсорские деньги все время, пока я там работала. Пушкинский музей был последним, кто получал государственные дотации на большие выставки благодаря невероятным усилиям Ирины Александровны, конечно, и ее авторитету.
Выставку Серова полностью финансировал Банк ВТБ. Они наши самые главные партнеры и дают деньги на самые значимые проекты. Деньги большие.
Сколько нам стоил привоз картин из Копенгагена и Парижа! Передо мной тут стояли люди и говорили: давайте откажемся, давайте откажемся. Трудно шли переговоры с датскими коллегами, пришлось даже Алексея Тизенгаузена, главу русского отдела Christie’s, привлечь.
Он помог с определением страховой оценки, потому что то, что владельцы предлагали изначально, не соответствовало стоимости работ Серова. А потом он убедил их, что нам можно доверять.
Вообще похоже, что поиск денег на большие проекты — одна из главных опций музеев сейчас.
Я поняла из опыта зарубежных музеев, что в отделах по фандрайзингу работают профессионалы, но что фандрайзинг не может быть отдан на откуп только этим людям, что спонсоры, у которых просят крупную сумму, должны понимать, на что они дают деньги, что это будет за проект. Должны быть люди — кураторы, искусствоведы, которые профессионально ответят на любой вопрос и могут преподнести проект так, что меценаты раскроют кошелек. Это очень важно». -
Впервые в Могилеве в только что открывшемся после реставрации музее В.Бялыницкого–Бирули представлены 9 полотен из коллекций Третьяковской галереи, а также произведения из собрания Национального художественного музея. Совместный проект «Бялыницкий–Бируля и художники его окружения» стал возможен благодаря неуемной энергии генерального директора НХМ Владимира Прокопцова, способного, по словам генерального директора «Третьяковки» Зельфиры Трегуловой, «снести на своем пути любое препятствие». Зельфира Исмаиловна побывала на открытии выставки в Могилеве, восхитилась новым музеем - похожий особняк Третьяковых после ремонтных работ скоро откроется в Москве и будет принимать первых посетителей. С директором Третьяковской галереи мы поговорили о новых совместных проектах с НХМ, статусе Марка Шагала и вспомнили один ленинский завет.
- Зельфира Исмаиловна, не могу не выразить восторга по поводу тех выставок, которые вы делаете в последнее время в «Третьяковке» на Крымском Валу, в галерее современного искусства. От Бьорк Digital до тотальных инсталляций Ильи и Эмилии Кабаковых, вам удается собирать в своих стенах самые актуальные проекты.
ФОТО RU.WIKIPEDIA.ORG
- Это правда, в последние годы мы действительно стараемся не лениться и позитивно отвечать на все запросы, участвовать в обменных выставках, представлять себя в крупнейших музеях мира. Но есть серьезная проблема. Вот мы сейчас ходим с вами по замечательному могилевскому музею Витольда Бялыницкого–Бирули, и за каждой картиной, за каждым предметом стоит история о том, как это все собиралось, приводилось в порядок, музеефицировалось. И все делалось ради того, чтобы имя большого белорусского художника сохранить для потомков, чтобы произведения его находились в самых лучших из возможных условий. Среди 9 полотен, которые мы привезли на сегодняшнюю выставку, есть одно из самых ранних произведений Бялыницкого–Бирули «Из окрестностей Пятигорска», работа тогда еще 20–летнего студента Московского училища живописи, ваяния и зодчества, купленная немедленно Павлом Третьяковым. И есть множество примеров тому, что солидный коллекционер Третьяков, который никогда не отличался какими–то эксцентричными эскападами, покупал работы совсем молодых художников с удивительной прозорливостью, предвидя в их ранних полотнах в будущем очень серьезных мастеров. Так вот, повторюсь, у нас есть проблема: в девяностые годы и нулевые наша галерея не покупала картин современных художников - традиция Павла Третьякова пополнять коллекции была утрачена. У нас до сих пор в собрании нет ни одной инсталляции Ильи Кабакова, говорю об этом с огромным сожалением, нет произведений Эрика Булатова, также картин чрезвычайно плодовитого дуэта современных художников Дубосарского - Виноградова.О, я видела прямой эфир телепрограммы «Агора», где вы лично предлагали Владимиру Дубосарскому подарить Третьяковской галерее несколько работ, и, по–моему, он замялся.
Да, он замялся со всей очевидностью. В девяностые, когда проходили их первые сногсшибательные выставки с Виноградовым, их работы нарасхват раскупали все частные коллекционеры, тогда с невероятным энтузиазмом формировавшие свои первые собрания современного искусства. У нашей галереи в то время не было ни сил, ни средств соперничать с молодыми, энергичными и состоятельными.
- А на какие средства вы стали приобретать произведения в последние годы?
Сейчас на деньги дарителей и меценатов. Таким образом, например, нам недавно была подарена феноменальная коллекция работ Гелия Коржева, долгое время считавшегося представителем «официального искусства», и только сейчас мы начинаем осознавать, что в его работах, как, например, и в произведениях живописца Виктора Попова, зашифровано серьезное раздумье о том, что происходит.
В вашей недавней выставке «Некто 1917» многие художники прозвучали иначе, в частности, я открыла там для себя нового Марка Шагала - дачные зарисовки в столь лихую годину - 1917 год, неожиданный эскапизм.
Да, это была потрясающая выставка, посвященная тому, как художники отреагировали на революционные события - и те из них, кто оставался в рамках фигуративной живописи, и те, кто шел по пути беспредметничества. Зрительский получился проект. А сейчас, к моей радости, у нас стоит очередь на выставку Архипа Куинджи, которую мы сделали совместно в том числе и с вашим Национальным художественным музеем - 4 работы из вашей коллекции. Все это свидетельствует о том, что мы научились отечественное искусство преподносить так, что оно вызывает интерес, и не тем, что это нечто экзотическое, знаете, некий курьез, а тем, что мы действительно с помощью современных приемов и кураторской работы открываем новые горизонты, имена и художественные явления.
Проект «Бялыницкий–Бируля и художники его окружения» объединил профессионалов - музейщиков из России и Беларуси.
- Ваша боль - Булатов и Кабаков, а наша - Шагал. Сегодня во всех крупных музеях мира и Европы встречаются его работы, везде, кроме Витебска.Ну вот так случилось, да. Зато у вас есть работы Юдэля Пэна, его учителя. К сожалению, могу сказать, что, если бы не цикл панно Шагала для Еврейского театра, которые в какой–то момент оказались в запасниках Третьяковской галереи, наша коллекция его работ тоже была бы не столь впечатляюща.
Зная вашу творческую смелость и энергию Владимира Прокопцова, может быть, стоит сделать такой вызов самим себе и открыть интересную выставку в Витебске: Шагал, Лисицкий, Малевич, чтобы в трамваях «путешествовали» их работы, плакаты вышли на улицы, как встарь, а в музее были бы выставлены самые значимые произведения.
Это очень интересная идея. На самом деле мы - вместе и уже работали с НХМ в любопытнейшем проекте, который открылся в марте этого года в центре Помпиду в Париже - выставка «Шагал, Малевич, Лисицкий. Витебская школа». На нее были собраны действительно лучшие работы этих художников, созданные в период УНОВИСа в Витебске. Было очень приятно с коллегами из Беларуси участвовать в этом проекте наравне с крупными музеями мира. Сейчас несколько сокращенная версия той парижской выставки проходит в Еврейском музее в Нью–Йорке, и насколько я знаю - с большим успехом.
- Да, но снова не у нас. Зельфира Исмаиловна, а вы лично считаете Шагала белорусским художником?
Вы знаете, нет. Наверное, я отвечаю на ваш вопрос политически некорректно, но я не считаю Шагала витебским художником, точно как ни московским, ни парижским. Я думаю, что в отношении таких мастеров попытка их локально к чему–то привязать - это самый неправильный путь. Художники его уровня говорят об общечеловеческих проблемах, поэтому их произведения волнуют всех. Говоря о Шагале, я могу с уверенностью отметить, что ранний парижский период и русский период с 1914 по 1921 год - были самыми значимыми в его творчестве, думаю, с этим никто не будет спорить. И еще раз повторяю, я против пришпиливания любого великого художника к какой–то точке на карте мира.
Адрес нового музея в Могилеве: Ленинская улица, 37.
ФОТО ОЛЬГИ КИСЛЯК.
- Недавно вы были награждены орденом Франциска Скорины, стала ли наша высокая награда для вас неожиданностью?
Честно - да, неожиданностью, хотя и очень приятной. Мы действительно серьезно сотрудничаем с НХМ. До моего прихода в Третьяковскую галерею сделали замечательную выставку «Пленники красоты». Затем православные иконы. В 2015 году - пейзажи: от реализма к импрессионизму. Сейчас вот в Могилеве показываем картины Бялыницкого–Бирули и готовы продолжать разговор о сотрудничестве. Хочу сказать, что ваш Национальный художественный музей обладает фантастической коллекцией русского искусства и каждый раз, когда бываю в Минске и меня спрашивают, чем бы я хотела заняться до открытия выставки, я всегда отвечаю: «Посмотреть вашу экспозицию». За последние годы Третьяковская галерея сделала много ретроспектив больших русских художников, и почти в каждой из них, за редчайшим исключением, принимал участие ваш музей - это выставки Михаила Нестерова, Ивана Шишкина, Александра Головина, Валентина Серова, Архипа Куинджи. Не было случая, чтобы нам в чем–то отказали минские коллеги, и мы готовы отвечать им тем же.
Я заметила здесь, в Могилеве, что многие наши современные художники пытаются оказаться в орбите вашего внимания. Дайте совет, как им попасть в коллекцию Третьяковской галереи или хотя бы выставиться у вас на время?
Совет простой, ленинский: работать, работать и еще раз работать.
Зельфира Трегулова
Окончила искусствоведческое отделение истфака МГУ, проходила стажировку в Музее Гуггенхайма, была завотделом зарубежных связей в ГМИИ им. Пушкина и замдиректора Музеев Кремля, руководила организацией «Росизо». В феврале 2015 г. назначена директором Третьяковской галереи.
Марина Лошак
Филолог, окончила Одесский государственный университет. Управляла Московским центром искусств на Неглинной и Галереей Татинцяна. В 2012 году по приглашению Капкова возглавила выставочное объединение «Манеж». В июле 2013 года стала директором Пушкинского музея.
Что такое оттепель? Почему выставки, посвященные этому времени, проходят синхронно в главных музеях города в этом году? Во многих областях происходит переосмысление модернизма - вплоть до признаний в любви к и . Этому есть рациональное объяснение?
Трегулова: Этому есть и рациональное объяснение, и иррациональное - как в любом явлении. и наш проект объединяет вектор на будущее. В Советском Союзе оттепель стала периодом взрыва креативности с прорывом в физике и атомной энергетике, исследованием космоса. Это была удивительная эпоха: казалось, что возможно все. Вместе с тем мы понимали, что происходило в нашей стране в 1920–1930-е, - но предпочитали об этом не говорить. И выброс креативной энергии эпохи оттепели удивительным образом продолжает оставаться актуальным до сих пор.
Наверное, к созданию двух проектов, посвященных этому периоду, нас так или иначе подтолкнул интерес к этому времени со стороны телевидения. А я недавно перечитала прозу Юрия Казакова и удивилась, до чего это хороший русский язык, как он современен. Конечно, эти выставки не привлекут толпы. Мы представляем серьезный анализ эпохи сегодня, когда можно взглянуть на оттепель спокойно - взглядом людей, которые не жили в это время, взглядом молодых кураторов.
Открытие выставки «Оттепель» в Третьяковской галерее на Крымском Валу
1 из 6«Оттепель» в Третьяковской галерее на Крымском Валу
© Владимир Вяткин/РИА «Новости»
2 из 6Виктор Попков. Двое. 1966.
Работа с выставочного проекта «Оттепель» в Государственной Третьяковской галерее
Ив Кляйн. Синий глобус. 1957
5 из 6Михаил Рогинский. Стена с розеткой. 1965
6 из 6Лошак: Я согласна с Зельфирой, хотя у Пушкинского была эмоционально другая задача. Мы хотели более субъективного взгляда, и сотрудники музея прошли тяжелый путь, отвечая на собственные вопросы. На нашей выставке - «Лицом к будущему. Искусство Европы 1945–1968» - не так много вещей, радующих глаз. Те проблемы, с которыми столкнулась Европа и мир в целом после войны, рифмуются с событиями, происходившими исключительно в СССР. Художники искали разные пути, которые могли бы придать этому новые смыслы, от обнуления искусства до поиска чистой формы.
Важно, что мы говорим о людях с разной биографий и географией, которые идут в одном направлении. Некоторых из них мы знаем очень хорошо, им посчастливилось стать звездами: это Бойс, Фрейд, Рихтер, Пикассо. Но на нашей выставке они смешаны с не столь известными именами из Восточной Европы (Ханс Майер-Форейт, Ежи Новосельский, Лайош Кашшак, Эндре Тот. - Прим. ред. ), которые ничем не уступали звездам - просто жили в части мира, считавшейся более маргинальной. Да, у них не было таких возможностей, как у художников Западной Европы, но они представляют собой не менее мощное явление в искусстве. Это внушает надежду, ведь сегодня категории глобального и локального сосуществуют в той же мере, как тогда.
Весь прошлый год музейный мир провел в разговорах - общественной и государственной. Как вы взвешиваете риски? Когда показываете, например, японца , которого после скандала со и больное сознание могло бы счесть провокационным художником?
Лошак : Мы стараемся не думать об этом - и вместе с тем не можем не думать об этом. Как директора двух крупнейших музеев, мы ответственны за происходящее и не хотим, чтобы к нам приходили безумцы. В том числе и потому, что эти популистские реакции уничтожают выставки: всех привлекает скандал, а не сам проект. Безусловно, цензор сидит внутри нас, музей несет ответственность и за тех, кто тут работает, и за то влияние на общество, которое он оказывает.
Сейчас мы готовим выставку рисунков Эгона Шиле и Густава Климта - она будет показана осенью. Недавно мы общались с директором Альбертины (венский музей, где находится крупнейшее собрание работ Климта. - Прим. ред. ), и я внимательно изучила каждый рисунок, думая о том, как его увидит наш зритель. Это сложное искусство, но мы решили, что готовы на риск. Напишем на анонсах «25+» или «65-». Люди должны быть готовы к тому, что это искусство не принесет большой радости: оно про одиночество человека в мире, про страшное время. В этом отношении неважно, обнажен изображенный художником человек или нет.
Очередь на выставку «Валентин Серов. К 150-летию со дня рождения» в Третьяковской галерее на Крымском Валу. Январь 2016 года
© ИТАР–ТАСС
Трегулова: Шиле - это прежде всего невероятная обнаженность внутреннего мира человека.
Лошак: И про саму суть человеческой жизни. Об этом задумываются директора музеев во всем мире, включая Бостон и Вашингтон.
В этом году в ваших музеях проходит фестиваль «Оттепель», в Третьяковке показывали проект , в Пушкинском - , были параллельные показы к юбилею Бакста, впереди - синхронные проекты мужа и жены Фриды Кало в ГМИИ и Диего Риверы в ГТГ. Складывается впечатление, что вы соревнуетесь. Или это пример согласованной работы? И второй вопрос: если учесть текущую выставочную активность всех московских музеев, есть ли у вас ощущение, что Москва начинает конкурировать в качестве центра искусства с другими европейскими городами? Ну или хотя бы с Петербургом?
Трегулова: В случае «Оттепели» случилось совпадение: проекты задумывались независимо друг от друга, но когда мы поняли, что открываемся параллельно, то решили, что должны объединиться.
Конечно, я внимательно смотрю за тем, что происходит в Пушкинском музее, но мы стоим на одной стороне баррикад, и в том, что мы делаем, много общего. Мы только выигрываем от сотрудничества, выигрывает и зритель. Все вместе мы держим оборону перед бездуховностью и массовой культурой - вместе с Пиотровским, вместе с другими нашими коллегами, в том числе и зарубежными. В связи с обострением отношений в мире наша миссия становится еще более важной для общества.
Лошак: Третьяковка и Пушкинский настолько разные институции, что конкуренция невозможна, и движение всегда будет разное. Точно так же и с Эрмитажем. Существуют некие общие планы, и, продумывая собственные проекты, мы размышляем о том, как интегрировать их на площадке двух музеев. Это предоставляет больше работы кураторам, которые могут взглянуть на одни и те же события по-своему. Это очень выгодный путь. Иногда мы согласуем действия с петербургскими коллегами: Пушкинский с Эрмитажем, а Третьяковка сотрудничает с Русским музеем.
Кроме того, Москва - невероятно оживленный культурный город, где спрос по-прежнему превышает предложение. А выставки, которые происходят в Москве, вызывают большое уважение наших зарубежных коллег. Мы чувствуем себя вполне адекватными игроками, наконец перестали беспокоиться о том, что наши зрители чего-то не получают. В Москве появилось так много пространств, которые работают на общее дело, а мы вместе с Третьяковкой можем дать человеку возможность получить удовольствие от национального искусства и узнать что-то новое. Это отличная почва для сотрудничества, а не конкуренции.
Открытие выставки «Лев Бакст. К 150-летию со дня рождения» в ГМИИ им. Пушкина
© Виталий Белоусов/РИА «Новости»
1 из 2Айфон, занесенный над портретом Гриценко-Бакст работы Льва Бакста. Выставка «Л.С.Бакст и семья Третьяковых» в Третьяковской галерее
© Евгения Новоженина/РИА «Новости»
2 из 2- Вам бы хотелось больше свободы?
Трегулова: Свободу можно понимать широко. Есть свобода от финансовых ограничений, внутреннего консерватизма, который в каждом музее присутствует, - и от него хотелось бы освобождаться с большей скоростью. Но ценнее всего, конечно же, свобода иметь в сутках в два раза больше часов.
Зельфира Трегулова сказала в одном интервью, что «сходит с ума от двух западных художников - Таррелла и Виолы». А кто вам нравится из отечественных современных художников?
Трегулова: Одного любимого всегда трудно назвать. Наверное, в моем случае это будет классика, а не актуальный художник, - Михаил Рогинский. Еще мне нравится , из более молодых - Дмитрий Гутов. Мне очень симпатичен , и я жалею, что в Третьяковке так мало его работ. Эрик Булатов и Кабаков - «наше все», и в следующем году мы собираемся сделать первую в России большую ретроспективу Ильи Иосифовича. Конечно, там будет и моя любимая инсталляция . В 1992 году она произвела неизгладимое впечатление на всех российских музейщиков, когда они осознали, что на первом этаже 20-этажного дома потолок течь не может. Я бы хотела повторить этот эффект с учетом протекающей крыши на Крымском Валу. Все тогда будут писать: «Когда Трегулова починит текущую крышу?»
Очередь на выставку «Шедевры Пинакотеки Ватикана» в Третьяковскую галерею в Лаврушинском переулке. Январь 2017 года
© Антон Денисов/РИА «Новости»
Как вы измеряете свою степень медийности? Ваше присутствие в художественной жизни Москвы и в самых разных общественных дискуссиях чувствуется сильнее, чем голос ваших предшественников.
Лошак: Я боюсь, что нас слишком много, и стараюсь сохранять уровень своего присутствия в медиа в той дозе, чтобы аудитория понимала, что происходит в музее. Борюсь с пиар-службой, прошу, чтобы меня поменьше использовали во всех событиях. Настаиваю, чтобы меня не снимали на открытиях. Считаю, что это неправильно. Может быть, я неправа. В любом случае мы ищем более сложные и опосредованные решения и надеемся, что они станут приносить больше результатов. Кроме того, нельзя забывать, что ни один проект не похож на другой: про одни выставки надо активнее рассказывать, другие требуют более сложных путей.
Трегулова: Я согласна с Мариной, но два года назад у нас были разные ситуации. Здание в Лаврушинском переулке не могло пожаловаться на маленькую посещаемость - туда приходило больше миллиона человек в год. Однако эта цифра складывалась не из тех москвичей, что шли по зову сердца, а скорее из школьных экскурсий и родителей с детьми.
А вот здание на Крымском Валу посещали 270 человек в день, и эта цифра говорила нам о полном отсутствии интереса к отечественному искусству XX века. Нужно было не только бросить все силы пиар-службы, но и переформатировать сами выставки. Когда меня спрашивали, неужели в здании ЦДХ находится Третьяковская галерея, я понимала, что нужно включать тяжелую артиллерию, чтобы люди узнали: здесь находится лучшее собрание отечественного искусства прошлого века, которое нужно знать и этим гордиться.
Мы стали использовать интернет-пространство и новые технологии, привлекали медийные лица, и это принесло сверхэффект: люди не просто так выстроились в очередь на Серова. Бесспорно, я бы тоже хотела реже мелькать на экране, хотя не могу отрицать, что директор сегодня должен быть очень социальным человеком.
Трегулова: Сложный вопрос, потому что красота может производить ощущение душераздирающее. Это нечто, что вызывает у тебя невероятное внутреннее движение всего - ума, души и сердца. Восприятие и опознание красоты - ощущение сродни тому, что можно назвать любовью. В этот момент испытываешь невероятное ощущение счастья… Можно ли найти более точное слово, выражающее предельное эстетическое наслаждение? Не знаю, но в любом случае я бы его поставила в параллель с чувством любви.